Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]
— Ну, поехали, — улыбнулась я, — кто о чем, а вшивый — о бане! Ты просто мало читал фантастики. А я одно время увлекалась. Это же дежурная ситуация. Американцами сколько раз обыгранная. Писатель что-нибудь придумает, а туповатые сотрудники ФБР или АНБ давай пытать несчастного: откуда узнал? кто проболтался? на кого работаешь? Уверяю тебя: ни на какую разведку этот фантаст… как его? — я посмотрела на обложку, — Разгонов не работает. Он просто писатель, прозаик. Умный он и газеты читать умеет внимательно.
— Все у нас умные, — пробурчал Тополь недовольно, — а мне что-то слабо верится…
— Ну, замети его на Лубянку, — предложила я злобно— гуманист ты наш, демократ и правозащитник. Вызови в кабинет и учини допрос по всей форме.
— Уже, — сказал Тополь тихо.
— Что?! — не поверила я.
— В бывшем Втором главном управлении сегодня по почкам сразу не бьют, — успокоил Тополь. — А впрочем, дело не в этом. На вот, взгляни на фотографию нашего дорогого автора.
Нужно ли говорить, о чем я подумала в тот момент? Кто-то из нас сошел с ума: либо Ясень, ни с того ни с сего написавший фантастический роман, либо Горбовский, устроивший такую масштабную мистификацию, либо я.
А уже в следующую секунду — тихий взрыв в голове: так вот же кто стоял у Машкиной могилы! И сразу следом за ним — еще один: новое звено в цепи страшной тайны?! Я же не знала Разгонова, значит, его не знала и Машка. Кто знал его? Полковник Чистяков? А может быть, сам Седой? Но что означает сходство с Ясенем? Незаконный сын одного из малинских родителей? Все! Стоп. Крыша едет… Слишком много вопросов. Ответы появились довольно скоро.
Так началась весной девяносто четвертого долгая, тщательная и очень сложная разработка агента-двойника 001, которому сразу дали кличку Лайза.
Мы устроили тебе тогда медосмотр от райвоенкомата. Помнишь, какой ты был мрачный, когда не удалось ускользнуть от очередной повестки, потому что тебя поймали по телефону и пригрозили, что в случае неявки пришлют солдатиков с автоматами? А помнишь, как ты оживился и даже загорелся, когда сказали, что могут направить на подготовку в Рязанскую дивизию спецназа ВДВ, а потом в Боснию? Вот уж романтик, непроходимый, прирожденный авантюрист! Дома жена, ребенок, а он собрался за Фаницу воевать — то ли за свободу братского народа Сербии, то ли за красно-коричневых сербских бандитов. Много ты понимал тогда в боснийском кризисе? Да ладно, я ж тебя в военкомате сама не видела, просто мне рассказывали.
А сколько бессонных ночей мы провели, изучая все твои напечатанные и даже ненапечатанные, по редакциям найденные произведения, сколько времени потратили на прослушивание телефонных разговоров и анализ твоей жизненной ситуации, твоей психологии, твоих возможностей! Были у нас горячие головы — настаивали на немедленной вербовке, но Ясень все выжидал, выжидал, и Дедушка поддерживал такое осторожное решение.
Помню, влетает на конспиративную квартиру Осокорь, Петя Глызин, классный опер с Петровки, лучший наш специалист по уголовщине. Мы сидим вчетвером: я, Кедр, Ясень и Пальма.
— Дамы и мужики, — начинает он, передразнивая Кедра с его любимым обращением, — у меня срочное внедрение на «крытой» в Воркуте. Там сейчас сидит Дато, а он лично знает Ясеня. Двойник нужен — во! — И он хватает себя рукой за горло с такой энергичностью, что кажется, у него сейчас глаза из орбит полезут.
Все молча смотрят на Петю и думают.
— Нет, — говорит наконец Ясень. — Пока не надо. И так было несколько раз. А ведь могло, могло получиться совсем иначе.
Апрель. Девяносто пятый год. Позвонил Хвастовский.
— Слушай, можно я сейчас заеду к тебе?
— Просто так?
— Просто так.
— Заезжай.
Ясень был тогда в Японии у Кумахиры. Я сидела дома одна. Почему дома? Не помню. Но совсем одна. Астру Сергей отдал Катюхе, еще в тот год, когда я уехала воевать с очередными душманами, а Катюха как раз вышла замуж. Наконец-то и, по-моему, весьма удачно. Мужем ее неожиданно для всех стал музыкант, скрипач из Большого симфонического оркестра Аркадий Струве. Что мы раньше понимали в музыке? А тут вдруг разбираться начали, на концерты ходить. Даже я почувствовала вкус к этому сосредоточенному, почти медитативному сидению в Зале Чайковского или в консерватории. Катюха, впрочем, стала реже появляться у нас и даже звонила нерегулярно, а ее участие в делах службы ИКС резко пошло на нет одновременно с нашим семейным разладом.
И с Хвастовским мы не виделись со времен того самого разлада. Перед отъездом в Грузию именно я напросилась на встречу с ним, но это было ужасно глупо — мстить Ясеню такой странной изменой с человеком, который был у меня непосредственно перед Сергеем. Грустная тогда получилась встреча.
Теперь, похоже, Юрка приехал плакаться мне в жилетку. Или куда там плачутся женщинам — в лифчик? Работал он в небольшой рекламной конторе, деньги получал нормальные, рисовал исключительно на компьютере, с удовольствием, но тосковал ужасно по ушедшим временам, когда искусство ценили как искусство, а не как способ зарабатывания денег. Я соглашалась, впрочем, довольно вяло, напомнила ему, что искусство ценили в основном на интеллигентских кухнях, на «бульдозерных» выставках да в сырых подвалах, где нищие художники ютились со всеми своими холстами, красками и домашним скарбом. А за официальное искусство денег платили гораздо больше, чем теперь.
Потом Юра загрустил.
— Что, с женой поругался? — заботливо спросила я.
— Нет, с женой все нормально, дочка дурит.
— Сколько ей? — поинтересовалась я.
— Семнадцать.
— Ну так это самый возраст для дури!
— В общем — да, но она с каким-то баркашовцем связалась. А нам с Галиной, сама понимаешь, только фашистов в доме не хватало.
— Это плохо, — согласилась я. — Подъехать, что ли, дать ему в глаз?
— Да нет, пожалуй, пока не надо. Может, так все утрясется. Она ведь замуж за него не собирается. И на политику ей совершенно наплевать. Просто он ее устраивает как ксуальный партнер. Представляешь? И это она мне, отцу, заявляет!
— Знаешь, Хвастовский, — сказала я, — ты мне напоминаешь, итальянца. Только они так ревностно относятся к поведению дочерей, сестер и жен при полной свободе нравов у мужчин.
— Вот ты так говоришь, — начал он, — а если бы у тебя самой была дочка…
— У меня один раз уже была дочка, — тихо проговорила я.
— Извини, — смешался он, — я не подумал.
Чтобы загладить этот неловкий эпизод, мы решили выпить по чуть-чуть, и Хвастовский сделался уже совсем готовым к труду и обороне. Пришлось сказать ему:
— Юрка, а ты все такой же бабник! Ничуть не изменился. Вот только я уже другая. Правда. Я тебя очень люблю, Юрка. Ты хороший, но сегодня у нас ничего не получится. Понимаешь?
Он сразу понял. Не стал, как многие в таких ситуациях, упорствовать, монотонно чередуя нытье и шутки, шутки и нытье. Мы просто посидели еще, поговорили, допили бутылку вина, и я так его зауважала, что захотелось вдруг рассказать чуточку больше о себе.
— Юрк, ты, наверно, думаешь, что я работаю в ГБ? А я там как раз уже и не работаю. Я там знаешь когда работала? Когда мы с тобой познакомились.
— Да ну? При советской власти?
— Ага. Помнишь, как мы с тобой познакомились?
— Конечно, помню. Так как же ты попала в эту лавочку? По комсомольской путевке?
— Ага. Почти. Знаешь, кем были обычно в КГБ женщины-агенты? Ну-ну, смелей, ты правильно догадался. Ладно, я сама скажу: блядями для иностранцев.
— Это правда? — все еще не верил он.
— Ага. — И что ко мне привязалось тогда это «ага»? Наверно, вино было с Украины — алкогольно-лингвистисческое отравление. Юрка, кажется, так и не поверил.
— Насчет баркашовца… — напомнила я ему уже в дверях. — Звони, если что. Поможем. С фашистами сейчас шутки плохи.
Я вернулась в комнату, открыла еще бутылку вина, налила в стакан и задумалась, откинувшись на подушки дивана.
И чего он приезжал? Потрахаться? Да вроде нет. Стареем, наверно. Начинаем жить прошлым.
Я очень ярко вспомнила вдруг тот давний декабрьский вернисаж в Домжуре. И выплыло из глубин памяти незнакомое, но очень четко прорисовавшееся лицо. Среди белых стен, безумных картин, расфуфыренных дамочек и длинных бокалов с шампанским — грубое, мужественное, твердое лицо, рассеченное глубоким шрамом. И погоны с черными просветами. И золотые танкеточки в петлицах. Ага, майор танковых войск. Да, это с ним я собиралась пойти в тот вечер, если бы не Хвастовский. Мало того, и он собирался пойти со мной. Точно помню. Он так пристально смотрел на меня. Почему? Что ж, я узнала бы это. Если бы не Хвастовский… А годом позже я пошла бы с Бернардо. Если бы не Малин. И Бернардо пошел бы со мной. Если бы не Малин… Бернардо… Вот оно!
Я уронила стакан. Он упал на ковер и не разбился, но все вино выплеснулось напрочь.
![Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)